Афиша и билеты

А пока вы можете подписаться на рассылку актуальных анонсов Книжного джема.

Решение, перевернувшее мою жизнь, пришло однажды вечером, пока я гладила рубашку. Оно было простым, но дерзким. Я пошла в столовую, где муж смотрел телевизор, и объявила: «Думаю, мне необходим собственный кабинет».
Даже мне самой это казалось фантастикой. Ну зачем мне кабинет? У меня же есть дом, такой славный и просторный, с видом на море. В нем все так хорошо обустроено: где есть, где спать, где принимать ванну, а где — гостей. И еще у меня есть сад…


Танец счастливых теней: рассказы / Элис Манро; пер. с англ. Е. Калявиной. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. — 256 с.

Я послушно вставал, умывался, позволял напялить на себя комфортные и бесформенные шаровары <…> и спокойно, в общем, доходил до двери детского сада. Там я резко разворачивался и продолжал движение уже в противоположном направлении. Когда меня возвращали, я начинал рыдать, упираться и просил не оставлять меня в этом грустном месте.


Счастье-то какое! В прозе и стихах / Сост. Майя Кучерская, Алла Шлыкова. — М: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. — 429 с.

Приходит девочка Ляля к взрослой родственнице тете Жене, которой в данное декабрьское время совершенно не до троюродной девочки <…> И признается девочка Ляля в любви. И рассказывает всю историю: как пришла к Даше, а он сидит в дальней комнате птичек рисует, а на платочке огурцы.


Конец сюжетов: Зеленый шатер. Первые и последние. Сквозная линия (сборник) / Людмила Улицкая. — М: АСТ, 2013. — 930 с.

Я все еще чую подвох. Боярышник слишком красивый. Это явно опасно. Волчьи ягоды тоже красивые, даже еще лучше — алые бусины сидят на листе парами, прижавшись друг к другу, насквозь прозрачные, наливные, до отказа наполненные неотразимой гибелью. Их нестерпимо хочется покатать во рту или хотя бы облизать, как мамины янтарные сережки.


Большая книга победителй / Сост. и подгот. текстов Е.Шубиной. — М: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. — 560 с.

— Что-то есть неправильное в том, чтобы выходить из дому в поисках еды после двенадцати ночи, — сказала она.
В таких вещах она исключительно старомодна.
— Да, наверное, — выдавил я из себя со вздохом.
Может, в начале супружеской жизни такое случается со всеми, но подобные заявления со стороны жены казались мне настоящим откровением. Вот и сейчас, услышав ее слова, я проникся чувством, что мы испытываем какой-то особый голод, который не утолишь так просто в каком-нибудь круглосуточном ресторане на автостраде.

А что такое особый голод?
Я могу описать его как некий образ.
Раз. Я плыву по спокойному морю на маленькой лодке. Два. Смотрю вниз и вижу на морском дне верхушку вулкана. Три. Расстояние от поверхности воды до вершины вулкана кажется незначительным, однако сложно сказать, так ли это. Четыре. Вода слишком прозрачная, и ощущение расстояния может оказаться обманчивым.


Из сборника: Харуки Мураками. Исчезновение слона (сборник рассказов). «Изд-во «Эксмо», М, 2009. Перевод: Екатерина Рябова.

Направляясь в мурьевскую глушь, я, помнится, еще в Москве давал себе слово держать себя солидно. Мой юный вид отравлял мне существование на первых шагах. Каждому приходилось представляться:
— Доктор такой-то.
И каждый обязательно поднимал брови и спрашивал:
— Неужели? А я-то думал, что вы еще студент.

— Нет, я кончил, — хмуро отвечал я и думал «очки мне нужно завести, вот что». Но очки было заводить не к чему, глаза у меня были здоровые, и ясность их еще не была омрачена житейским опытом. Не имея возможности защищаться от всегдашних снисходительных и ласковых улыбок при помощи очков, я старался выработать особую, внушающую уважение, повадку. Говорить пытался размеренно и веско, порывистые движения по возможности сдержать, не бегать, как бегают люди в двадцать три года, окончившие университет, а ходить. Выходило все это, как теперь, по прошествии многих лет, понимаю, очень плохо.


Михаил Булгаков. Собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Собачье сердце. Рассказы (сборник). Издательство "Голос", М. 1995 г.

Не могу описать, какое облегчение я ощутил, когда наконец убрали трап! Только тогда, нет, пожалуй, позднее, когда теплоход отошел от пристани на такое расстояние, что с берега перестали кричать… спрашивать мой адрес, вопить, будто случилось нечто ужасное… я почувствовал себя уверенно. Вам просто не понять охватившего меня головокружительного ощущения свободы. Я расстегнул плащ, достал дрожащими руками трубку, однако зажечь ее не смог, продолжал сжимать зубами, это некоторым образом помогает держать все окружающее на расстоянии. Чтобы не видеть город, я прошел на нос теплохода и, как беспечный пассажир, облокотился на поручни. Небо было голубое, маленькие облака казались мне капризными, блуждающими наугад ради собственного удовольствия. Все осталось позади, все и вся утратило какое бы то ни было значение. Ни тебе телефонных звонков, ни писем, ни незваных гостей.


Туве Янссон. Путешествие налегке: новеллы (пер. со швед.), СПб, "Амфора" 2005 г.

На берегу Черного моря, на местечке, которое в моем дневнике и в дневниках моих героев и героинь значится «Зеленой Косой», стоит прелестная дача. С точки зрения архитектора, любителей всего строгого, законченного, имеющего стиль, может быть, эта дача никуда не годится, но с точки зрения поэта, художника она дивная прелесть. Она мне нравится за свою смиренную красоту, за то, что она своей красотой не давит окружающей красоты, за то, что от нее не веет ни холодом мрамора, ни важностью колонн. Она глядит приветливо, тепло, романтично... Из-за стройных сребристых тополей, со своими башенками, шпицами, зазубринами, шестами, выглядывает она чем-то средневековым. Когда смотрю на нее, я припоминаю сентиментальные немецкие романы с их рыцарями, замками, докторами философии, с таинственными графинями...


Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Том первый (1880 - 1884). М.: Наука, 1985.

По мнению окружающих, Уве и жена вместе были как ночь и день. Под ночью, понятное дело, подразумевался Уве. Его самого это сравнение не задевало нимало. Зато жена всегда веселилась, услышав такое, и, прыская в кулак, отвечала: мол, если Уве и ночь, то лишь в том смысле, что слишком скуп, чтобы попусту жечь солнце.

А Уве все гадал, ну почему она выбрала его. Она ведь любит всякие абстрактные вещи — музыку там, книги, всякие чудные слова. Уве же человек дела. Ему по душе отвертки и масляные фильтры. Он шел по жизни, сунув руки в карманы брюк. Она — танцуя.

— Кого-кого, а меня ты не проведешь, мой милый, — игриво улыбнулась она, забираясь к нему в охапку. — Ты тоже танцуешь, Уве, но внутри себя, когда никто не видит. Вот за это я тебя и люблю. Хочешь ты или нет.


«Вторая жизнь Уве» / Фредрик Бакман. Перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2016.

Холодным осенним вечером они поднимались по длинному склону холма — Мэгги и Уильям, — и вот, увидев дом, она поставила на землю чемодан, купленный в фешенебельном магазине «Сакс» на Пятой авеню, и произнесла:
 — О нет!
 — Да! — Уильям бодро тащил свой потрепанный старый баул. — Разве это не жемчужина? Посмотри на него, это просто сокровище!

Из сборника: Кошкина пижама: Рассказы / Рэй Брэдбери": Эксмо; Москва; 2008.

На похоронах Ежи Терлецкого на кладбище в Банье произошел неожиданный скандал. Впрочем, почему неожиданный? < … > он, как король скандалов, тащил за собой целый эскорт давно горящих или недавно вспыхнувших, а также затухающих интрижек, бесчинств, историй, анекдотов и драм. И все исключительно были связаны с его слабостью к слабому полу.

Из сборника: Медная шкатулка: рассказы / Дина Рубина": Изд-во «Э»; Москва; 2015

Я с силой потер ладонями лицо, глубоко вдохнул и окинул взглядом посветлевшую комнату. Проверил стены, взглянул на ковер, поднял голову к потолку. Как собирают рассыпанный по полу горох, собрал воедино сознание, словно заставляя тело привыкнуть к окружающей действительности. А вскоре обратил внимание на… звук.


Из сборника: Х. Мураками. Призраки Лексингтона: рассказы/ Пер. с яп. А. Замилова. — М.: Изд-во Эксмо, 2004 — 144 с.

Только через час они доели шашлыки и допили вино. Будкин посидел некоторое время, мечтательно глядя в небо, и сказал:
— Пойти, что ли, на «Скумбрии» по ночной Каме покататься?..
Он тяжело поднялся и пошагал от костра. Служкин молчал.
— Отпусти меня с ним, а? — вдруг жалобно попросила Надя.
— Иди, — после раздумья согласился Служкин и негромко добавил: — Все равно неизвестно, кто кого отпускает…


Географ глобус пропил. Роман / Алексей Иванов. - СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2005. - 512 с.

- Мужчина — это прекрасно, но зачем это держать дома? — с этой самой улыбкой задавала ехидный вопрос Анна Вениаминовна своей бывшей аспирантке Жене, тоже достаточно пожилой женщине, по поводу перипетий ее сложной жизни, и та немедленно ей отвечала:

 — Анна Вениаминовна, я не хожу к соседке за утюгом, кофемолкой или миксером, завела свои собственные. Почему же я должна брать в долг мужчину?

 — Женечка! Как вы можете сравнивать мужчину с утюгом? Утюг гладит, когда вам это нужно, а мужчина — когда это нужно ему! — парировала Анна Вениаминовна.


Конец сюжетов: Зеленый шатер. Первые и последние. Сквозная линия (сборник) / Людмила Улицкая. — М: АСТ, 2013. — 930 с.

... оба выглядят старорежимно. Гейгер если не в халате, так обязательно в тройке. Напоминает Чехова… Я-то всё думал — кого он мне напоминает? Чехова! Еще и пенсне носит. Из ныне живущих пенсне я видел, по-моему, только у Станиславского, но тот — человек театра… Впрочем, я бы сказал, что в лечащей меня паре есть какая-то театральность. Валентина — вылитая сестра милосердия военного времени. 1914-й. Уж не знаю, как они отнесутся к моему впечатлению — Гейгер ведь это прочтет, так мы условились. В конце концов, он сам просил меня писать без утайки всё, что замечаю, вспоминаю, думаю, — пожалуйста, я так и пишу.

Сегодня у меня сломался грифель, сказал об этом Валентине. Она из кармана достает что-то вроде карандаша, протягивает мне.
 — Забавно, — говорю, — металлический грифель, никогда не видел такого.
Валентина покраснела и быстро забрала у меня эту штуку обратно. Принесла потом другой карандаш. Отчего она покраснела? В туалет меня водит, для уколов кальсоны с меня стягивает — не краснеет, а тут карандаш, видите ли. В моей жизни сейчас масса мелких загадок, которые я не в силах разгадывать… Но краснеет она очаровательно, до кончиков ушей.


Авиатор: роман / Евгений Водолазкин — М: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016.

Мы с Джилл условились, что никому не расскажем, как мы познакомились. Говорим, что один мой сослуживец по фамилии Дженкинс повел меня после работы в винный погребок по соседству, и там оказалась его старая приятельница, а с нею ее знакомая. Это и была Джиллиан, и мы с ней сразу вроде как приглянулись друг дружке и условились встретиться снова.
 — Дженкинс? — переспросил Оливер, когда я ему изложил все это и притом немного волновался, хотя мне кажется, что волновался я потому, что рассказывал про Джиллиан.


Как все было: роман / Джулиан Барнс; пер. И. Бернштейн — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. — 270 с.

Зулейха решила так и носить его на груди — под кульмэк, на своем голом теле. Первую ночь не спала. То прижимала его к себе изо всех сил — то боялась сжать слишком сильно, ослабляла руки. То приоткрывала краешек кульмэк, чтобы дать сыну подышать свежим воздухом, — то закрывала, воздух казался чересчур студеным. Утром чувствовала себе свежей и сильной, словно не было ни родов, ни бессонных предрассветных часов, — могла бы еще год просидеть так, согревая крошечное тельце своим теплом и слушая слабое, еле различимое дыхание.


Из романа: Зелейха открывает глаза: [роман] / Гузель Яхина; предисл. Л. Улицкой — М: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. — 508 с.

Не прошло и четверти часа, как появление стайки женщин (одни из которых были молоды и привлекательны, а другие не столь молоды и вовсе не привлекательны) подсказало ему, что наступает минута, которой он так ждал; и действительно, почти сразу же из дверей появилась Лизетта.
Сенатор вполне отдавал себе отчет в том, что эта юная особа едва ли влюбится в него с первого взгляда, однако он знал, что богатство и положение не раз перевешивали недостатки его внешности и избыток возраста.
Лизетта вышла в компании юной девицы, что, возможно, смутило бы человека менее значительного, чем сенатор, но он не поколебался ни на йоту и, подойдя к Лизетте, приподнял шляпу (достаточно вежливо, но не настолько, чтобы показать свою лысину) и поздоровался с ней.


Из сборника: Игрушки судьбы (сборник) / Моэм Уильям Сомерсет — М.: АСТ, 2011. — 320 с.

…Ежи изрядно струхнул — в те годы у него уже стала развиваться паранойя, что все вокруг только и жаждут его обобрать — и удрал на все лето в Испанию, оставив ключи от ателье Руфке, своей главной любовнице.
<…> Марек Терлецкий <…> несолоно хлебавши вернулся в Стокгольм, перед отъездом бросив письмо в почтовый ящик на дверях мастерской.
Это письмо мне показала Руфка, она и вытащила его из ящика. Написано по‑польски, и, читая, трудно удержаться от слез:
«Дорогой Отец! Мне от Тебя ничего не надо, я всем обеспечен, мечтаю только об одном: показать Тебе своих мальчиков, чтобы и у них был дедушка, которым они вправе гордиться»… — ну и так далее, еще полстраницы в том же роде.


Из сборника: Медная шкатулка: рассказы / Дина Рубина": Изд-во «Э»; Москва; 2015

Четыре года назад Хетти вошла в «Лучший универсальный магазин» вместе с семьюдесятью пятью другими девушками, желавшими получить место в отделении дамских блузок. Очередь претенденток являла собой целую выставку красавиц, с общим количеством белокурых волос, которых хватило бы не на одну леди Годиву, а на целую сотню.

Деловитый, хладнокровный, безличный, плешивый молодой человек, который должен был отобрать шесть девушек из толпы чающих, почувствовал, что захлебывается в море дешевых духов, под пышными белыми облаками блузок с ручной вышивкой. И вдруг на горизонте показался парус. Хетти Пеппер, некрасивая, с презрительным взглядом маленьких зеленых глаз, с шоколадными волосами, в скромном полотняном костюме и вполне разумной шляпке, предстала перед ним, не скрывая от мира ни одного из своих двадцати девяти лет.


Из сборника: На выбор (сборник рассказов) / О. Генри, пер. В. Азов, Т. Озерская — М.: Издательство ФТМ, 2016. — 50 с.

Почти каждый день я потом встречался с нею (конечно, я постоянно искал к тому случая). Через несколько дней мы уже обменивались теми быстрыми полуулыбками, которые при встрече появляются на губах незнакомых, но постоянно видящих друг друга людей.
Всю мою душу заполнил этот прекрасный образ. Я вставал с мыслью о моей незнакомке, чертил ее профиль, сидя в аудитории, мечтал о ней в прозрачные длинные вечера и в бессонные теплые ночи. Сделать какую-нибудь смелую попытку к знакомству мне и в голову не приходило.


Рассказ «Святая любовь». А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. М.: Худ. литература, 1970. Том 1.

Шура вернулась в кухню. Интересная мысль пришла в голову. Холодильники стояли рядом. Марки «Саратов», в один год купленные. Одинаковые. Открыла соседский холодильник, оттуда запахло едой. <…>
Шура нащупала небольшую кастрюльку, вынула. Попробовала пальцем, вроде каша. Облизала палец — вкусно. Бефстроганов — вот что это было. Шура уменьшила огонь, на маленький поставила кастрюлечку и, не дожидаясь, пока всё согреется, начала ложкой по кусочку вытаскивать. Вкусно готовила Милованова. Шура так не умела. А если б умела, не работала бы всю жизнь уборщицей в цеху, работала бы на кухне.


Из сборника: «Люди нашего царя: [рассказы] / Людмила Улицкая»: АСТ: Редакция Елены Шубиной; Москва; 2018

Я понял наконец, почему надо мной смеются, и думаю, это открытие поможет мне. Я был настолько глуп, что даже не понимал, до чего я глуп. Людям становится очень весело, когда дурак делает что-нибудь не так, как они.

Зато теперь я знаю, что каждый день становлюсь чуточку умнее. Я знаю, что такое пунктуация и как правильно писать слова. Мне нравится выискивать трудные слова в словаре, и я легко запоминаю их. Я стараюсь писать отчеты как можно аккуратнее, но это отнимает уйму времени. Я много читаю, и мисс Кинниан говорит, что я читаю очень быстро. Я даже понимаю многое из того, что читаю. Бывает так, что я закрываю глаза и вижу перед собой целую страницу, словно картину.


Из романа: «Цветы для Элджернона / Дэниел Киз; [пер. с англ. С. Шарова]»: Домино, Эксмо; Москва; 2014

Она думала о том, что хорошо бы поселиться на всю жизнь в этом монастыре, где жизнь тиха и безмятежна, как летний вечер; хорошо бы позабыть совсем о неблагодарном, распутном князе, о своем громадном состоянии, о кредиторах, которые беспокоят ее каждый день, о своих несчастьях, о горничной Даше, у которой сегодня утром было дерзкое выражение лица. Хорошо бы всю жизнь сидеть здесь на скамье и сквозь стволы берез смотреть, как внизу под горой клочьями бродит вечерний туман, как далеко-далеко над лесом черным облаком, похожим на вуаль, летят на ночлег грачи, как два послушника — один верхом на пегой лошади, другой пешком — гонят лошадей на ночное и, обрадовавшись свободе, шалят, как малые дети…


Из сборника: Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Том седьмой (1888 — 1891). М.: Наука, 1985.

Пока врач спускался по лестнице, с громким сопением нюхая табак и чихая, на многолюдных улицах Лондона наступило сырое утро весны 1762 года.
Мистер и миссис Уилкес повернулись к постели, где лежала их любимая Камилла, бледная и похудевшая, но все еще очень хорошенькая, с большими влажными сиреневыми глазами. По подушке золотым потоком струились волосы.
 — О, — чуть не плакала она, — что со мной сталось? С начала весны прошло три недели, в зеркале я вижу лишь призрак; я сама себя пугаю. Мне страшно подумать, что я умру, не дожив до своего двадцатого дня рождения.
<…>
— Какая ужасная, какая таинственная болезнь, — пролепетала мать. — Сделай что-нибудь, мистер Уилкес!
— Что? — сердито спросил мистер Уилкес. — Она не хочет видеть врачей, аптекарей или священников — аминь! — а они очень скоро разорят меня! Может, мне следует сбегать на улицу и привести мусорщика?


Из сборника: Лекарство от меланхолии (сборник). Рэй Брэдбери 1959. Изд-во «Эксмо», М, 2016, Перевод В. Гольдича, И. Оганесовой.

Когда Джона Эндроса одолевали мысли о старости, он утешался тем, что его жизнь будет продолжаться в ребенке. Мрачные фанфары вечного забвенья звучали не так громко, стоило ему услышать топот маленьких ножек или голосок, лепечущий в телефонную трубку детские несуразицы. Разговаривал же он с дочкой по телефону ежедневно в три, когда жена звонила ему из пригорода в контору, и постепенно эти звонки стали для него одним из самых ярких событий дня.

До старости ему было еще далеко, но всю свою жизнь он карабкался вверх по обрывистым кручам и, одержав нелегкую победу над бедностью и слабым здоровьем, остался в свои тридцать восемь лет с весьма скромным запасом иллюзий. И даже рождение дочки принесло ему не одни только радости...


Из сборника: Отпущение грехов. Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Изд-во «Азбука», СПб, 2014, Перевод М.Зинде.

- Нужно поменять обстановку! — Ася перегнулась через него и проткнула пальцем дымное колечко. — Поедешь в деревню к бабо Софе, отвлечешься от городской суеты и в тишине и спокойствии доделаешь работу.

Марк с неожиданной легкостью согласился и поехал, хотя до этого видел пратещу всего один раз — на своей свадьбе. Маленькая, шустрая, с круглым, словно оладушек, лицом, с огромными за толстыми стеклами очков дальнозоркими глазами, она скорее напоминала персонаж из мультфильма, чем почтенную жительницу горной деревни. Люди гор представлялись Марку высоченными носатыми аксакалами с плотно сжатыми в ниточку губами и непроницаемым выражением лица. Пратеща была полной тому противоположностью: низенькая, пухленькая, словоохотливая и очень деятельная.


Из сборника: «Наринэ Абгарян. Зулали»: АСТ; Москва; 2016

Она пошла сначала шагом, потом, когда скрылась за углом, — бегом, прочь от этого страшного дома, подальше от этих ужасных людей. Собака увязалась за ней, видно решив, что это забавная игра в догонялки. Татьяна резвым бегом добралась до остановки, обрадовалась ее многолюдности. Закашлялась, долго рылась в сумке в поисках платка, не нашла, утерла выступившие слезы тыльной стороной ладони. Собака, виляя хвостом, вертелась у ее ног. Периодически она поднимала кверху мордочку и ловила ее взгляд, и тогда казалось, что она улыбается. Татьяна присела на корточки, заглянула ей в глаза:

 — Тебя как зовут?

Собака с готовностью тявкнула и завиляла хвостом.


Из сборника: «Наринэ Абгарян. Зулали»: АСТ; Москва; 2016

В следующее воскресенье, когда Эвелин вошла в зал для посетителей, миссис Тредгуд уже поджидала ее в том же самом кресле и в том же платье.
Веселая, как жаворонок, она пустилась рассказывать о доме Тредгудов так, будто они не разлучались на неделю, и Эвелин не осталось ничего другого, как слушать. Она уселась в кресле поудобней и развернула шоколадку с миндалем.

— Так вот, перед нашим домом росла большая старая иранская мелия. Помню, мы весь год собирали маленькие ягоды, а на Рождество нанизывали их на нитку и украшали дерево с макушки до корней. Мама всегда предупреждала, чтобы мы не смели запихивать эти ягоды в нос, и, разумеется, первое, что сделала Иджи, едва научилась ходить, — это пошла в сад и насовала ягод в нос и в уши. Пришлось вызвать доктора Хэдли. Он сказал маме:
 — Миссис Тредгуд, похоже, у вас в доме стало одним хулиганом больше.


Из романа: Жареные помидоры в кафе «Полустанок». Фэнни Флегг. Перевод с англ. Дины Крупской. Изд-во «Фантом Пресс», М, 2010,

Софья Петровна, жена нотариуса Лубянцева, красивая молодая женщина, лет двадцати пяти, тихо шла по лесной просеке со своим соседом по даче, присяжным поверенным Ильиным. Был пятый час вечера. Над просекой сгустились белые, пушистые облака; из‑под них кое‑где проглядывали ярко‑голубые клочки неба. Облака стояли неподвижно, точно зацепились за верхушки высоких, старых сосен. Было тихо и душно.

Вдали просека перерезывалась невысокой железнодорожной насыпью, по которой на этот раз шагал для чего‑то часовой с ружьем. Тотчас же за насыпью белела большая шестиглавая церковь с поржавленной крышей…

— Я не ожидала встретиться здесь с вами, — говорила Софья Петровна, глядя в землю и трогая концом зонта прошлогодние листья, — и теперь рада, что встретилась. Мне нужно говорить с вами серьезно и окончательно. Прошу вас, Иван Михайлович, если вы действительно любите меня и уважаете, то прекратите вы ваши преследования! Вы ходите за мной, как тень, вечно смотрите на меня нехорошими глазами, объясняетесь в любви, пишете странные письма и… и я не знаю, когда всё это кончится! Ну, к чему всё это поведет, господи боже мой?


Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Том седьмой (1888 — 1891). М.: Наука, 1985.

…Так я начал писать роман. Я описал сонную вьюгу. Постарался изобразить, как поблескивает под лампой с абажуром бок рояля. Это не вышло у меня. Но я стал упорен.

Днем я старался об одном — как можно меньше истратить сил на свою подневольную работу. Я делал ее механически, так, чтобы она не задевала головы. При всяком удобном случае я старался уйти со службы под предлогом болезни. Мне, конечно, не верили, и жизнь моя стала неприятной. Но я все терпел и постепенно втянулся. Подобно тому, как нетерпеливый юноша ждет часа свидания, я ждал часа ночи. Проклятая квартира успокаивалась в это время. Я садился к столу… Заинтересованная кошка садилась на газеты, но роман ее интересовал чрезвычайно, и она норовила пересесть с газетного листа на лист исписанный. И я брал ее за шиворот и водворял на место.


Булгаков М.А. Белая гвардия. Театральный роман. - М.: Издательство "АЛЬФА-КНИГА", 2013 г.

Все знали о его чудачествах. О проведенной мелом линии через три комнаты его гостиничного номера в Швейцарии. (Жене и кухарке запрещалось ступать на его территорию.) О многолетнем безнадежном иске против соседа, который чересчур увлекался музыкой Вагнера. О его вечеринках с угощением, изготовленным по древнегреческим рецептам. О его дуэли с химиком Булавенко, усевшимся в подпитии на клавиши рояля. О его знаменитом высказывании: «Где-то в Сибири должна быть художественная литература…»
И так далее.
О его высокомерии ходили легенды. Так же, как и о его недоступности. Что, по существу, одно и то же. Знаменитому швейцарскому писателю, добивавшемуся встречи, Левицкий сказал по телефону:
«Заходите после двух — лет через шесть…»
О чем говорить, если даже знакомство с кухаркой Левицкого почиталось великой удачей…


Журнал. «Звезда», СПб., 1996, №3. Сергей Довлатов. Собрание сочинений в 4-х томах.

- Мужчина — это прекрасно, но зачем это держать дома? — с этой самой улыбкой задавала ехидный вопрос Анна Вениаминовна своей бывшей аспирантке Жене, тоже достаточно пожилой женщине, по поводу перипетий ее сложной жизни, и та немедленно ей отвечала:
 — Анна Вениаминовна, я не хожу к соседке за утюгом, кофемолкой или миксером, завела свои собственные. Почему же я должна брать в долг мужчину?
 — Женечка! Как вы можете сравнивать мужчину с утюгом? Утюг гладит, когда вам это нужно, а мужчина — когда это нужно ему! — парировала Анна Вениаминовна.


Конец сюжетов: Зеленый шатер. Первые и последние. Сквозная линия (сборник) / Людмила Улицкая. - М: АСТ, 2013

Она думала о том, что хорошо бы поселиться на всю жизнь в этом монастыре, где жизнь тиха и безмятежна, как летний вечер; хорошо бы позабыть совсем о неблагодарном, распутном князе, о своем громадном состоянии, о кредиторах, которые беспокоят ее каждый день, о своих несчастьях, о горничной Даше, у которой сегодня утром было дерзкое выражение лица. Хорошо бы всю жизнь сидеть здесь на скамье и сквозь стволы берез смотреть, как внизу под горой клочьями бродит вечерний туман, как далеко-далеко над лесом черным облаком, похожим на вуаль, летят на ночлег грачи, как два послушника — один верхом на пегой лошади, другой пешком — гонят лошадей на ночное и, обрадовавшись свободе, шалят, как малые дети…


Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Том седьмой (1888 - 1891). М.: Наука, 1985.

Сенатор вполне отдавал себе отчет в том, что эта юная особа едва ли влюбится в него с первого взгляда, однако он знал, что богатство и положение не раз перевешивали недостатки его внешности и избыток возраста. Лизетта вышла в компании юной девицы, что, возможно, смутило бы человека менее значительного, чем сенатор, но он не поколебался ни на йоту и, подойдя к Лизетте, приподнял шляпу (достаточно вежливо, но не настолько, чтобы показать свою лысину) и поздоровался с ней.


Из сборника: Игрушки судьбы (сборник) / Моэм Уильям Сомерсет — М.: АСТ, 2011

Половина нашего класса гоготала, плевалась длинной слюной, глядела туманно и мерзко, была стрижена под лейтенантский полубокс, грызла ногти и говорила без мата с огромным трудом. Вечерами многие из них ходили драться с солдатами!

Другая половина нашего класса имела белоснежные кружевца у шеи, обязательно заплетала косы, читала Драйзера, Роллана и Бальзака, покушалась носить длинные челки и знала, что нельзя давать поцелуя без любви. Никто и не просил, кстати. В репертуаре этой половины класса были фразы типа «белогвардейцы потерпели фиаско».

Этим вот гражданам Александр Саныч должен был вдолбить отношение к повести Горького «Мать» (к примеру).


Из сборника: Никому не нужна. Свободна / Людмила Петрушевская — М.: Эксмо, 2018

Смешно сказать! Меня волновал прекрасный, как мне казалось, женский профиль, выбитый на крышке патрона. Четкий античный профиль с малюсенькими пластмассовыми кудряшками. И забавлял стаканчик, действовавший в патроне как микроскопический лифт. Он подавал вверх оранжевый столбик помады к толстым морщинистым губам учительницы.

Она это делала с аппетитом. Когда мое и без того немощное внимание совершенно оскудевало и моя кофта, покрытые цыпками руки с обгрызенными ногтями, нос и язык начинали интересовать меня явно больше, чем клавиатура и нотная грамота, учительница вздыхала, протягивала к окну белую ватную руку и, достав из-за решетки патрон с губной помадой, приступала.

 — Ну, навай… навай… — лениво бормотала она, глядя в маленькое зеркальце и священнодействуя над губами — то округляла их бубликом, закрашивая углы рта, то сочленяла, старательно вымазывая верхнюю губу о нижнюю. — Четвертым и пятым пальцами попеременно… Они никуда не годятся… Раз-и, два-и… Считай вслух!


Из сборника: Двойная фамилия: повести, рассказы / Дина Рубина — М.: Эксмо, 2011

Вино из одуванчиков.
Самые эти слова — точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня — дня сбора одуванчиков — тоже закупорить и сохранить; а потом настанет такой зимний январский день, когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова вспомнить, — вот тогда он его откупорит! Ведь это лето непременно будет летом нежданных чудес, и надо все их сберечь и где-то отложить для себя, чтобы после, в любой час, когда вздумаешь, пробраться на цыпочках во влажный сумрак и протянуть руку…

Вино из одуванчиков: повесть и рассказы / Рэй Брэдбери — М.: Художественная литература, 1989

Лениво цепляя фразу к фразе и подделываясь под детский язык, Быковский стал объяснять сыну, что значит собственность. Сережа глядел ему в грудь и внимательно слушал (он любил по вечерам беседовать с отцом), потом облокотился о край стола и начал щурить свои близорукие глаза на бумаги и чернильницу. Взгляд его поблуждал по столу и остановился на флаконе с гуммиарабиком.

 — Папа, из чего делается клей? — вдруг спросил он, поднося флакон к глазам.

Быковский взял из его рук флакон, поставил на место и продолжал:

 — Во-вторых, ты куришь… Это очень нехорошо! Если я курю, то из этого еще не следует, что курить можно. Я курю и знаю, что это неумно, браню и не люблю себя за это… («Хитрый я педагог!» — подумал прокурор.)


Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Том третий (1886 — 1887). М.: Наука, 1985.

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.


Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита. Роман. Москва, "Художественная литература", 1988.

Книжный шкаф отца стоял в комнате Петрова. Петрова потрясало, как взрослые люди, взяв книгу, поклеванную черными знаками, начинали читать, причем если Петров давал разным взрослым ту же книгу, открытую на той же странице, взрослые, как сговорившись, начинали читать одно и то же. Отцовских книжек с картинками, стоявших на такой высоте, чтобы Петров мог их взять, было не так уж много. Петров вытащил их все, положил на свой столик, включил настольную лампу. (Кнопка настольной лампы, ее щелчок и зажигавшийся при этом свет, нагревавший металлический колпак лампы, впечатлял Петрова больше, чем обе елки — нынешняя и обещанная, вместе взятые.)

Была зеленая книга про фокусы, странно, что у отца она была, потому что никаких фокусов Петров еще не видел. Петров видел выступление Кио по телевизору, и как бы отец не объяснял Петрову, что ящика два, что женщина-ассистентка, когда залезла в ящик, поджала ноги, а Кио просто пилил пространство между двумя ящиками, Петров все равно ему не поверил, потому что слова отца — это одно, а то, что Петров видел собственными глазами — это совсем другое.


Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него : роман / М., Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018.

Когда мы вошли в аллею — легко закружилась голова от пестроты теней, от грибной прели. Я помню тебя в каком-то просвете. У тебя были острые локти и бледные, словно опыленные, глаза. Когда говорила — резала воздух ребрышком ладони, блеском браслета на худой кисти. Волосы твои переходили, тая, в солнечный воздух, дрожащий вокруг них. Ты много и торопливо курила. Выдыхала дым через обе ноздри, угловато стряхивая пепел.

Твоя сизая усадьба находилась в пяти верстах от нашей. В усадьбе твоей было звонко, пышно и прохладно. Снимок с нее появлялся в глянцевитом столичном журнале. Почти каждое утро я взмахивал на кожаный клин велосипеда и шелестел, шелестел по тропинке, лесом, затем, по шоссе, через село и снова по тропинке — к тебе. Ты рассчитывала, что твой муж до сентября не приедет.


Владимир Набоков. Полное собрание рассказов / Сост. А. Бабиков. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013.

- Здравствуй, здравствуй, внучек, — произнесла она неожиданно звучным басом. — Это, значит, и будет новый программист? Здравствуй, батюшка, добро пожаловать!..

Я поклонился, понимая, что нужно помалкивать. Голова бабки поверх черного пухового платка, завязанного под подбородком, была покрыта веселенькой капроновой косынкой с разноцветными изображениями Атомиума и с надписями на разных языках: «Международная выставка в Брюсселе». На подбородке и под носом торчала редкая седая щетина. Одета была бабка в ватную безрукавку и черное суконное платье.

 — Таким вот образом, Наина Киевна! — сказал горбоносый, подходя и обтирая с ладоней ржавчину. — Надо нашего нового сотрудника устроить на две ночи. Позвольте вам представить… м-м-м…

 — А не надо, — сказала старуха, пристально меня рассматривая. — Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот тридцать восьмой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не имеет…


Понедельник начинается в субботу / Аркадий и Борис Стругацкие. М: АСТ, 2014.

— Добро пожаловать на Кладбище Забытых Книг.

По этажам и переходам библиотеки бродило несколько фигур. Некоторые издали приветствовали нас, и я узнавал в них кое-кого из отцовских коллег — букинистов. В глазах десятилетнего ребенка это было похоже на тайное братство — алхимиков, участников тайного заговора, творимого за спиной ничего не подозревающего мира. Отец опустился передо мной на колени и, глядя мне прямо в глаза, тихо заговорил голосом таинственным и доверительным.

 — Это заповедное место, Даниель, святилище. Каждый корешок, каждая книга из тех, что ты видишь, обладает душой. В ее душе живут души тех, кто книгу писал, тех, кто ее читал и жил ею в своих мечтах. Каждый раз, когда книга попадает в новые руки, каждый раз, когда кто-то пробегает взглядом по ее страницам, ее дух прирастает и становится сильнее. Много лет тому назад мой отец привел меня сюда, и это место уже тогда несло на себе печать времени. Может быть, оно было таким же древним, как сам город. Никому доподлинно не известно, кто и когда его создал.


Тень ветра : [роман] / Карлос Руис Сафон; пер. с исп. М. Смирновой и В. Темнова. - Москва: АСТ, 2014.

Когда я пришел с небольшим опозданием, так как из страха явиться слишком рано три раза обошел кругом церкви, общество было уже в полном сборе: мисс Уотерфорд, миссис Джей, Ричард Туайнинг и Джордж Род. Словом, одни писатели. Стоял погожий весенний день, и настроение у собравшихся было отличное. Разговоры шли обо всем на свете. На мисс Уотерфорд, разрывавшейся между эстетическими представлениями ее юности (строгое зеленое платье, нарциссы в руках) и ветреностью зрелых лет (высокие каблуки и парижские туалеты), была новая шляпа. Это придавало ее речам необыкновенную резкость. Никогда еще она так едко не отзывалась о наших общих друзьях. Миссис Джей, убежденная, что непристойность — душа остроумия, полушепотом отпускала остроты, способные вогнать в краску даже белоснежную скатерть.

Ричард Туайнинг все время нес какую‑то чепуху, а Джордж Род в горделивом сознании, что ему нет надобности щеголять своим остроумием, уже вошедшим в поговорку, открывал рот только затем, чтобы положить в него лакомый кусочек. Миссис Стрикленд говорила немного, но у нее был бесценный дар поддерживать общую беседу: чуть наступала пауза, она весьма кстати вставляла какое‑нибудь замечание, и разговор снова оживлялся.


Сомерсет Моэм «Луна и грош» (пер. Н. Ман): АСТ; М; 2014

Мы строим из себя хороших родителей, но в действительности способны лишь обеспечить детям еду, одежду и отчитать их за то, что они жуют найденную на полу жвачку. Когда-то мы попробовали держать в аквариуме экзотических рыбок — так они все сдохли. В сущности, мы знаем о детях не больше, чем об аквариумных рыбках, и ответственность за их жизни приводит нас в ужас каждое утро. У нас нет никакого плана, мы пытаемся хоть как-то пережить этот день, потому что завтра наступит новый.

Иногда нам становится больно, невыносимо больно, потому что мы чувствуем себя чужими в собственной коже. Мы впадаем в панику при мысли о неоплаченных счетах, о том, что взрослые — это мы; а мы до сих пор не научились ими быть, поскольку попытку быть взрослым ничего не стоит провалить.

Потому что все мы кого-то любим, а тот, кто любит, пережил много бессонных ночей, раздумывая, где взять силы, чтобы остаться человеком. Иногда для этого мы совершаем поступки, которые впоследствии кажутся нам странными и непонятными, но в тот момент представляются единственным выходом…


Отрывок из книги: Фредрик Бакман. «Тревожные люди». Издание на русском языке. Издательство «Синдбад», 2020

Великий комбинатор чувствовал себя в положении хирурга, которому предстоит произвести весьма серьезную операцию. Все готово. В электрических кастрюльках парятся салфеточки и бинты, сестра милосердия в белой тоге неслышно передвигается по кафельному полу, блестят медицинский фаянс и никель, больной лежит на стеклянном столе, томно закатив глаза к потолку, в специально нагретом воздухе носится запах немецкой жевательной резинки. Хирург с растопыренными руками подходит к операционному столу, принимает от ассистента стерилизованный финский нож и сухо говорит больному: «Ну‑с, снимайте бурнус».
<…>

– Как, вы сказали, фамилия подпольного миллионера?
– Корейко, – ответил Балаганов.
– Да, да, Корейко. Прекрасная фамилия. И вы утверждаете, что никто не знает о его миллионах.
– Никто, кроме меня и Пружанского. Но Пружанский, ведь я вам говорил, будет сидеть в тюрьме еще года три. Если б вы только видели, как он убивался и плакал, когда я выходил на волю. Он, видимо, чувствовал, что мне не надо было рассказывать про Корейко.
– То, что он открыл свою тайну вам, это чепуха. Не из‑за этого он убивался и плакал. Он, вероятно, предчувствовал, что вы расскажете всю эту историю мне.


Отрывок из романа: Илья Ильф и Еегений Петров «Золотой теленок». Издательство «АСТ», Москва, 2005

Так шли мои дни. Я проводил их в играх, прогулках, упражнениях и занятиях. Я и сестры быстро росли, крепли. Как говорится, набирались сноровки и опыта. В детстве время равно самому себе. Оно приходится тебе в самую пору. Не спешит, не торопится. Не подгоняет, не тормозит. А потом с ним что-то происходит. Ему словно срывает резьбу. Или так: оно становится похоже на ту дурацкую шлейку, которая то ужасно жмет в шее и груди, а то наоборот — болтается слишком свободно, соблазняя к побегу. И я боялся будущего. Я боялся, что время испортится. Я не ждал от него ничего хорошего. Я много думал об этом, но мысли мои были бесплодны. <…> Я шел лапами вперед, с головой, повернутой назад.

Часто по ночам я выбирался из нашей коробки и бродил по задворкам особняка среди бересклета и лабазника, среди лапки домовой и шиповника обыкновенного. Я вдыхал в себя аромат сада, вслушивался в кантаты сверчков, в их стройное беспрерывное пение. Я не видел в их труде ни смысла, ни цели, кроме той, какую, пожалуй, может преследовать любая музыка: подражать какому-то безвестному, невидимому, но все же существующему порядку. Голоса звучали так согласно, подхватывали друг друга так незаметно, что казалось — кто-то из них, тот, кто самый главный, самый почтенный, самый заслуженный сверчок, в черном бархатном фраке с полинявшими закрылками на спине, дирижирует ими, руководит.

Отрывок из книги: Григорий Служитель. «Дни Савелия». Правообладатель: Издательство «АСТ», 2018

– Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! – говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. – Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь – и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе – резедой.
Вера ласково усмехнулась:
– Ты фантазерка.
– Нет, нет. Я помню также раз, надо мной все смеялись, когда я сказала, что в лунном свете есть какой‑то розовый оттенок. А на днях художник Борицкий – вот тот, что пишет мой портрет, – согласился, что я была права и что художники об этом давно знают.
– Художник – твое новое увлечение?
– Ты всегда придумаешь! – засмеялась Анна и, быстро подойдя к самому краю обрыва, отвесной стеной падавшего глубоко в море, заглянула вниз и вдруг вскрикнула в ужасе и отшатнулась назад с побледневшим лицом.
– У, как высоко! – произнесла она ослабевшим и вздрагивающим голосом. – Когда я гляжу с такой высоты, у меня всегда как‑то сладко и противно щекочет в груди… и пальцы на ногах щемит… И все‑таки тянет, тянет…


Отрывок из книги: «Александр Иванович Куприн. Повести. Рассказы»: Эксмо; Москва; 2007

Тогда первые глубокие морщины только начали появляться на ее лице, и на фотографии они были видны. Пленка выявила их. И все-таки она себе нравилась: волосы густые и черные, тело упругое, от него исходило тепло, джинсы обтягивали именно те места, какие надо. Но на фотографии приковывало к себе внимание именно лицо женщины, до безумия влюбленной в человека, снимавшего ее.

В потоке воспоминаний Франческа видела Роберта совершенно отчетливо. Каждый год в этот день она мысленно просеивала образы сквозь сознание, тщательно отделяя один от другого, не позволяя себе забыть ни одной мельчайшей подробности, и навсегда запечатлевая в своей памяти события тех дней. Так, наверно, передавали устные предания из поколения в поколение древние племена.

Роберт был высокий, худой и сильный, а двигался, как трава под ветром, плавно, без усилий. Серебристо-седые волосы прикрывали уши и шею, и, надо сказать, выглядел он всегда слегка растрепанным, как будто только что сошел на землю после путешествия по бурному морю…


Отрывок из романа: «Мосты округа Мэдисон / Р. Д. Уоллер (пер. с англ. Е. Г. Богдановой)»: РИПОЛ классик; Москва; 2016

– Стойте, чёрт вас возьми! Если эти козлы‑тенора не перестанут рознить, то я уйду! Глядеть в ноты, рыжая! Вы, рыжая, третья с правой стороны! Я с вами говорю! Если не умеете петь, то за каким чёртом вы лезете на сцену со своим вороньим карканьем? Начинайте сначала!

Так кричал он и трещал по партитуре своей дирижерской палочкой. Этим косматым господам дирижерам многое прощается. Да иначе и нельзя. Ведь если он посылает к чёрту, бранится и рвет на себе волосы, то этим самым он заступается за святое искусство, с которым никто не смеет шутить. <...>

Большая часть его желчи, горькой, пенящейся, доставалась на долю рыжей девочки, стоявшей третьей с правого фланга. Он готов был проглотить ее, провалить сквозь землю, поломать и выбросить в окно. Она рознила больше всех, и он ненавидел и презирал ее, рыжую, больше всех на свете. Если б она провалилась сквозь землю, умерла тут же на его глазах, если бы запачканный ламповщик зажег ее вместо лампы или побил ее публично, он захохотал бы от счастья.


Из сборника: «Чехов, Антон Павлович. Юмористические рассказы»: Издательство «Э»; Москва; 2017

Бобби не был рад, что Анна Ли появилась на свет шестью годами раньше, чем он, – факт, о котором она напоминала при каждом удобном случае. Бобби ненавидел, когда на семейных посиделках все начинали вспоминать события, случившиеся до его рождения. Снова и снова он спрашивал: «А где был я?» Мать отвечала: «Тебя еще не было», на что сестра вздыхала: «Старое доброе время. Тогда я еще была единственным ребенком в семье» – или другую какую гадость придумает.

Бобби, как ни старался, не мог представить мир без себя. Это совершенно сбивало с толку. Где он был? Что делал? Однажды <…> он воспользовался случаем и ходил за матерью по кухне, задавая все те же вопросы.
– Но если меня здесь не было, где я был?
– Ты еще не родился, – отвечала она, нарезая картошку.
– Ну а до рождения где я был?
– Ты был искоркой в папином глазу, как говорится. Подай, пожалуйста, масло.
– Когда я родился, я уже был собой или сначала родился, а потом стал?
– Всегда был.

Он протянул ей тарелку с маслом.
– А если бы я родился в Китае, я все равно был бы собой – или китайцем?


Из романа: «Фэнни Флэгг Стоя под радугой. Роман»: Фантом Пресс; Москва; 2014

Бритт‑Мари подбирает с пола спальни его рубашку и относит в стиральную машину. Потом стирает, убирается и снова кладет на место его бритву в ванной. Кент обычно утверждает, что она «спрятала» бритву; по утрам он стоит и кричит «Бриииитт‑Мариии!», когда не может найти бритву, но конечно же Бритт‑Мари ничего не прячет. Она кладет вещи на место. Есть разница. Иногда она кладет их на место для порядка, а иногда — чтобы услышать, как Кент выкрикивает ее имя по утрам. Потому что Бритт‑Мари очень любит, когда он окликает ее по имени.

Потом день идет своим чередом, Кент возвращается домой поздно, ужинает, смотрит результаты футбольного матча по телетексту и ложится спать. Бритт‑Мари стирает его рубашку. Ей хочется, чтобы когда‑нибудь он положил рубашку в стиральную машину сам. Ей хочется, чтобы когда‑нибудь он сам сказал, что ужин вкусный, чтобы ей не надо было выпрашивать эти слова. Ужины — это важно.

«Как вкусно!» Это важно.


Отрывок из книги: Фредрик Бакман. «Здесь была Бритт-Мари». Издательство «Синдбад», 2018

Она смотрела прямо на него, и когда он встретил ее взгляд, он невольно ощутил холодок в спине. В ее глазах не было никакого выражения. Он даже подумал, что это было похоже на раскрашенный анатомический рисунок человеческих глаз-кристаллик, радужная оболочка, веки, ресницы. Но это был совершенно пустой и мертвый взгляд.

- До свидания, Мари, - сказал он, проглотив от волнения слюну. И только тогда, когда он углубился в лес, он несколько пришел в себя и начал опять напряженно думать о том, что все эти дни не давало ему покоя. Это были бесплодные попытки представить себе, кто была Мари и что с ней могло случиться. Теперь, после этого разговора, ему пришла в голову новая мысль. В тишине леса он разговаривал сам с собой вслух, как он делал это когда-то давно, в школьные годы, обдумывая решение алгебраической задачи.

- Какие страшные глаза! - сказал он, продолжая идти. - И вот представь себе, что этому мертвому взгляду можно вернуть человеческое выражение и сделать так, чтобы оно навсегда в нем осталось. Да, это стоит каких угодно усилий!

Он сделал еще несколько шагов, потом остановился и быстро пошел назад.



Отрывок из книги: Гайто Газданов. Собрание сочинений в трех томах. Том второй. »Пробуждение". АО «Согласие», Москва, 1996

Потребность жизни, увеличенная выздоровлением, была так сильна и условия жизни были так новы и приятны, что Анна чувствовала себя непростительно счастливою. Чем больше она узнавала Вронского, тем больше она любила его. Она любила его за его самого и за его любовь к ней. Полное обладание им было ей постоянно радостно. Близость его ей всегда была приятна. Все черты его характера, который она узнавала больше и больше, были для нее невыразимо милы.

Вронский между тем, несмотря на полное осуществление того, чего он желал так долго, не был вполне счастлив. Он скоро почувствовал, что осуществление его желания доставило ему только песчинку из той горы счастия, которой он ожидал. Это осуществление показало ему ту вечную ошибку, которую делают люди, представляя себе счастие осуществлением желания.


Отрывок из книги: «Анна Каренина»./ Лев Толстой. ООО "Издательство «Эксмо», 2014

Джимми Лэнгтон, толстый, лысый, краснощекий мужчина сорока пяти лет, похожий на одного из зажиточных бюргеров Рубенса, обожал театр. Он был эксцентричен, самонадеян, полон кипучей энергии, тщеславен и неотразим. Он любил играть, но его внешние данные годились для очень немногих ролей, и слава Богу, так как актер он был плохой. Он не мог умерить присущую ему экспансивность, и, хотя внимательно изучал и обдумывал свою роль, все они превращались в гротеск. Он утрировал каждый жест, чрезмерно подчеркивал каждое слово. Но когда он вел репетицию с труппой – иное дело, тогда он не переносил никакой наигранности. Ухо у Джимми было идеальное, хотя сам он и слова не мог произнести в нужной тональности, сразу замечал, если фальшивил кто‑то другой.

– Не будьте естественны, – говорил он актерам. – На сцене не место этому. Здесь все – притворство. Но извольте казаться естественными.
Джимми выжимал из актеров все соки. Утром, с десяти до двух, шли репетиции, затем он отпускал их домой учить роли и отдохнуть перед вечерним спектаклем. Он распекал их, он кричал на них, он насмехался над ними. Он недостаточно им платил. Но если они хорошо исполняли трогательную сцену, он плакал как ребенок, и когда смешную фразу произносили так, как ему хотелось, он хватался за бока.


Отрывок из книги: «Моэм, Сомерсет Театр : [роман]»: АСТ, Ермак; Москва; 2014

– Может, возьмем по куску мясного пудинга и зальем все это газировкой? – продолжал Бинго.
Знаете, даже страшно становится, как подумаешь, до чего может довести человека любовь. Ведь я хорошо помню, как этот несчастный, который сидел сейчас предо мной и как ни в чем не бывало рассуждал о коржиках и газировке, подробно объяснял метрдотелю ресторана «Клэриджс», как именно шеф-повар должен приготовить для него «жареный морской язык под соусом из королевских креветок и шампиньонов», пообещав, что отошлет блюдо обратно на кухню, если окажется что-то не так. Чудовищно! Просто чудовищно!

Булочка с маслом и кофе показались мне единственным мало-мальски безвредным кушаньем из всего меню, составленного явно самыми зловредными членами семейства Борджиа для того, чтобы свести счеты со своими заклятыми врагами, поэтому я выбрал только булочку и маленькую чашку кофе, и Мэйбл наконец ушла.

– Ну как? – спросил Бинго с восторженным выражением лица.
Я догадался, что ему не терпится узнать мое мнение о только что покинувшей нас деве-отравительнице.


Отрывок из книги: Пелам Гренвилл Вудхауз "Собрание романов П.Вудхауза", М., Эксмо, 2014

Я понял, что уже ничего не поправишь, остается только ждать, пока буря утихнет. Но тут в меня вселился какой-то демон; когда мы вышли из столовой и Сюзанна села в свое привычное кресло, я подошел к столику рядом с ней, словно затем, чтобы поставить чашку кофе, через прорезь в свернутых трубкой газетах незаметно нажал на кнопку и включил аппарат Хикки. На секунду мне показалось, что я попался. Сюзанна, опустив книгу на колени, спросила небрежно (я вообразил, что она только притворяется равнодушной, но ошибся):
- Чьи это бумаги?
- Какие бумаги? А, это... Хикки дал мне посмотреть кое-какие журналы.

Она больше не расспрашивала. Аппарат был повернут в ее сторону и лежал достаточно близко. Я уселся напротив, раскрыл том Бальзака и, прикидываясь, будто делаю какие-то заметки, наблюдал за женой. Она читала "Люсьену" - я люблю эту книгу и сам посоветовал Сюзанне ее прочесть, но, видно, мысли ее где-то витали. То и дело она опускала книгу на колени и задумывалась. Несколько раз она уже приоткрывала рот, готовая заговорить со мной, но я сидел с неприступным видом, не поднимая глаз, и она, чуть вздохнув, опять бралась за книгу.


Отрывок из книги: Андре Моруа "Машина для чтения мыслей"; перевод Н. Галь, М, Мир, 1968 г.

Он застал всех дома, но он не тотчас объявил им о своем намерении; он хотел сперва переговорить наедине с Лизой. Случай помог ему: их оставили вдвоем в гостиной. Они разговорились; она успела уже привыкнуть к нему, – да она и вообще никого не дичилась. Он слушал ее, глядел ей в лицо и мысленно твердил слова Лемма, соглашался с ним. Случается иногда, что два уже знакомых, но не близких друг другу человека и внезапно и быстро сближаются в течение нескольких мгновений, – и сознание этого сближения тотчас выражается в их взглядах, в их дружелюбных и тихих усмешках, в самых их движениях. Именно это случилось с Лаврецким и Лизой. «Вот он какой», – подумала она, ласково глядя на него; «вот ты какая», – подумал и он. А потому он не очень удивился, когда она, не без маленькой, однако, запинки, объявила ему, что давно имеет на сердце сказать ему что‑то, но боится его рассердить.

– Не бойтесь, говорите, – промолвил он и остановился перед ней.
Лиза подняла на него свои ясные глаза.
– Вы такие добрые, – начала она и в то же время подумала: «Да, он, точно, добрый…» – Вы извините меня, я бы не должна сметь говорить об этом с вами… но как могли вы… отчего вы расстались с вашей женой?


Отрывок из книги: И. С. Тургенев «Рассказы; Повести; Стихотворения в прозе; Дворянское гнездо; Отцы и дети»: Астрель: АСТ; М.; 2008

Мужчину с собакой зовут Гийом. Вчера он помог мне занести в дом багаж, а сегодня утром стал моим первым посетителем. Пришел вместе со своим псом Чарли. Поприветствовал с застенчивой учтивостью, почти по‑рыцарски.

– Мило у вас здесь, – сказал он, оглядевшись. – Наверное, всю ночь трудились.
Я рассмеялась.
– Просто чудесное превращение, – добавил Гийом. – Не знаю почему, но я думал, вы собираетесь открыть у нас еще одну пекарню.
– Чтобы пустить по миру беднягу мсье Пуату? С его‑то больной поясницей и несчастной женой‑инвалидом, которая и по ночам не спит? Уж он был бы мне благодарен по гроб жизни.

Гийом нагнулся, поправляя на Чарли ошейник, но я заметила веселый блеск в его глазах.
– Значит, вы уже познакомились?
– Да. Я дала ему рецепт ячменного отвара от бессонницы.
– Если поможет, он на всю жизнь станет вам добрым другом.
– Поможет, – заверила я. Потом сунула руку под прилавок и вытащила розовую коробочку с серебряным бантиком. – Держите. Это вам. Моему первому посетителю.


Отрывок из книги: «Шоколад = Chocolat / Джоанн Харрис»: Эксмо; Москва; 2021

Среди гостей находился один юрист, молодой человек лет двадцати пяти. Когда спросили его мнения, он сказал:
- И смертная казнь и пожизненное заключение одинаково безнравственны, но если бы мне предложили выбирать между казнью и пожизненным заключением, то, конечно, я выбрал бы второе. Жить как-нибудь лучше, чем никак.

Поднялся оживленный спор. Банкир, бывший тогда помоложе и нервнее, вдруг вышел из себя, ударил кулаком по столу и крикнул, обращаясь к молодому юристу:
- Неправда! Держу пари на два миллиона, что вы не высидите в каземате и пяти лет.
- Если это серьезно, - ответил ему юрист, - то держу пари, что высижу не пять, а пятнадцать.
- Пятнадцать? Идет! - крикнул банкир. - Господа, я ставлю два миллиона!
- Согласен! Вы ставите миллионы, а я свою свободу! - сказал юрист.

И это дикое, бессмысленное пари состоялось!...


Источник: А. П. Чехов. Сочинения в 18 томах // Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1977.

Я раскрыл программку.
- О! Следующим номером выступает мисс Миг! Самая ловкая в мире карманница!
- Ну уж, самая ловкая, - фыркнула жена.
Я скосил глаза, чтобы разобраться, шутит она или нет. В темноте мне показалось, что ее губы изогнулись в улыбке, смысл которой я так и не понял. <…>

Открылся занавес.
На сцене, без громкого пения фанфар, без развевающейся мантии, без эффектного поклона, лишь со снисходительным кивком и едва заметно вздернутой левой бровью, возникла мисс Миг.
Когда она щелкнула пальцами, я подумал: сейчас на сцену выбегут дрессированные собачки.
- Мне нужны добровольцы. Мужчины!
- Сиди. - Жена дернула меня за рукав.
А я уже было вскочил с кресла.

По залу прокатилось волнение...


Отрывок из сборника рассказов: Рэй Брэдбери "В мгновенье ока", Эксмо; Москва; СПб, Изд-во Домино, 2004

Я получил этот отчет в субботу днем и позвонил Герберту, - можно ли зайти, у меня для него есть очень хорошие новости. При беглом обзоре бумаг я их явно недооценил: выяснилось, что они на сегодняшний день стоят около восьмисот пятидесяти тысяч долларов. - Теперь у меня есть все данные, полный анализ и советы специалистов, - сказал я, - и перспективы у вас отличные, мистер Фостер, просто отличные.

Надо только изменить некоторые вложения, может быть, кое-где учесть спрос, но в основном...
- А вы сами сделайте все, что надо, - сказал он.
- Но когда же мы сможем все обсудить? Нам непременно надо посоветоваться, вместе решить. Сегодня вечером, например, я свободен.
- А я вечером работаю.
- Сверхурочно, на службе?
- Нет, другая работа - в ресторане. Там я занят весь конец недели - в пятницу, субботу и воскресенье, по вечерам.

Меня передернуло. У этого человека с его ценных вкладов ежедневно набегает не меньше семидесяти пяти долларов, а он три вечера в неделю работает дополнительно, чтобы свести концы с концами…


Отрывок из сборника: "Полное собрание рассказов", Курт Воннегут, М.: АСТ, 2021 г.

В бывшем кабинете деда, где даже в самые жаркие дни была могильная сырость, сколько бы ни открывали окна, выходившие прямо в тяжелую, темную хвою, такую пышную и запутанную, что невозможно было сказать, где кончается одна ель, где начинается другая, – в этой нежилой комнате, где на голом письменном столе стоял бронзовый мальчик со скрипкой, – был незапертый книжный шкап и в нем толстые тома вымершего иллюстрированного журнала. Лужин быстро перелистывал их, добираясь до той страницы, где, между стихотворением Коринфского, увенчанным арфообразной виньеткой, и отделом смеси со сведениями о передвигающихся болотах, американских чудаках и длине человеческих кишок, была гравирована шахматная доска. Никакие картины не могли удержать руку Лужина, листавшую том, – ни знаменитый Ниагарский водопад, ни голодающие индусские дети, толстопузые скелетики, ни покушение на испанского короля. Жизнь с поспешным шелестом проходила мимо, и вдруг остановка – заветный квадрат, этюды, дебюты, партии...


Отрывок из сборника: "Другие берега. Романы", Набоков В.В., Москва: Эксмо-пресс, 2000 г.

Я вышел и облокотился на перила так, чтобы увидеть ее, а самому остаться невидимым. Она еще была на лестнице, но уже поднялась на площадку, и на разноцветные, рыжеватые, соломенные и белые, пряди ее мальчишечьих волос падал лестничный свет. Ночь стояла теплая, почти летняя, и на девушке было узкое, легкое черное платье, черные сандалии и жемчужное ожерелье. При всей ее модной худобе от нее веяло здоровьем, мыльной и лимонной свежестью, и на щеках темнел деревенский румянец. <...>

Она была не одна. Следом за ней шел мужчина. Его пухлая рука прилипла к ее бедру, и выглядело это непристойно - не с моральной, а с эстетической точки зрения. Это был коротконогий толстяк в полосатом костюме с ватными плечами, напомаженный, красный от искусственного загара, и в петлице у него торчала полузасохшая гвоздика. Когда они подошли к ее двери, она стала рыться в сумочке, отыскивая ключ и не обращая внимания на то, что его толстые губы присосались к ее затылку. Но, найдя наконец ключ и открыв дверь, она обернулась к нему и приветливо сказала:
- Спасибо, дорогой, что проводили - вы ангел.
- Эй, детка! - крикнул он, потому что дверь закрывалась перед его носом.


Отрывок из книги: Трумен Капоте. Завтрак у Тиффани. Голоса травы (сборник). Издательство «Азбука-Аттикус», М., 2018

- Вы мстите обществу? Да? - перебила она меня вдруг с довольно едкой насмешкой, в которой было, впрочем, много невинного (то есть общего, потому что меня она решительно тогда от других не отличала, так что почти безобидно сказала). "Aгa! - подумал я, - вот ты какая, характер объявляется, нового направления".

- Видите, - заметил я тотчас же полушутливо-полутаинственно. - "Я - я есмь часть той части целого, которая хочет делать зло, а творит добро..."
Она быстро и с большим любопытством, в котором, впрочем, было много детского, посмотрела на меня:
- Постойте... Что это за мысль? Откуда это? Я где-то слышала...
- Не ломайте головы, в этих выражениях Мефистофель рекомендуется Фаусту. "Фауста" читали?
- Не... невнимательно.

- То есть не читали вовсе. Надо прочесть. А впрочем, я вижу опять на ваших губах насмешливую складку. Пожалуйста, не предположите во мне так мало вкуса, что я, чтобы закрасить мою роль закладчика, захотел отрекомендоваться вам Мефистофелем. Закладчик закладчиком и останется. Знаем-с.
- Вы какой-то странный... Я вовсе не хотела вам сказать что-нибудь такое...
Ей хотелось сказать: я не ожидала, что вы человек образованный, но она не сказала, зато я знал, что она это подумала; ужасно я угодил ей.


Отрывок из книги: Достоевский Ф.М. Кроткая, 1876, Правообладатель: Public Domain

Всю кухню загромождали руины детского праздника: остатки торта, объедки разноцветного желе, печенье со звериными мордочками. Под ногами шныряли, скрипя, воздушные шарики. Накормленные и уже успевшие попозировать перед камерами, дети теперь вволю предавались играм. Сейчас они бесились где-то в дальних комнатах и в подвале, пока их родителей угощали кофе.

– Так о чем они там говорят? – повторила Эдит.
– Я не прислушивалась, – ответила Мэри, держа в руке пустой сливочник.

Она подошла к окошку над раковиной. Прореха между облаками расширилась, и солнце сияло вовсю. В доме было жарковато.
– Про дом миссис Фуллертон, – сказала Эдит, убегая в гостиную.

Мэри знала, о чем они говорят. Разговор ее соседок, ничего не предвещавший, мог в любой момент свернуть на эту скользкую тему и закружиться в знакомом до боли неистовом водовороте жалоб, из-за чего ей приходилось в отчаянии отводить взгляд куда-нибудь в окно или, уставившись в собственные колени, лихорадочно искать то самое прекрасное объяснение, которое могло бы положить конец всем пересудам, – и не находить его.


Отрывок из сборника: Элис Манро. Танец счастливых теней. Издательство «Азбука-Аттикус», М., 2014